Новости 24Конфликт между Минском и Варшавой вокруг «проклятых солдат» дошел до истеричных ноток. Варшава обвинила Лукашенко в преследовании поляков по этническому принципу, а сам Батька пообещал предъявить Польше претензии за оккупацию. С этим может быть проблема, ведь оккупировали поляки не Белоруссию, а Россию.
Белорусские внешнеполитические совещания с участием Александра Лукашенко всегда многословны, но редко бывают по-настоящему интересны. Обычно все сводится к нравоучениям, что зарубежные посольства Белоруссии должны вносить свой вклад в народное хозяйство и помогать сбывать отечественные товары по месту дислокации. То есть функционировать как торгпредства.
На сей раз эта тема всплыла в сенсационном контексте: Батька пообещал сократить количество посольств, которые Минск спешно наплодил по миру сразу после распада СССР как бы в закрепление своей независимости. В этом можно было бы заподозрить политический жест (закрытие посольства – дело нешуточное, отдает международным скандалом), но по тону Лукашенко было понятно, что заботят его прежде всего вопросы экономии. Мол, времена нынче тяжелые, нужно резать хосты, а там, куда мы поставлять что-либо не надеемся, нечего и командировочные проедать.
ато вторая любимая внешнеполитическая тема Батьки – отношения с Россией – на сей раз почти не звучала. В этом есть своя логика: отношениями с Москвой Лукашенко занимается лично, никому больше в этом смысле не доверяет, смысла посвящать дипломатов в столь тонкое дело не видит. Место главного героя в его речи заняла Польша, точнее – место главного злодея.
Вот уже который год отвратительные отношения между официальной Варшавой и Лукашенко базируются на фундаментальных и неразрешимых противоречиях.
Во-первых, в Польше и в соседней Литве традиционно находят убежище белорусские оппозиционеры и диссиденты, которых Батька предпочел бы покарать, чтоб другим неповадно было.
Во-вторых, в Польше считают делом чести опекать диаспоры за рубежом и снабжать их специальными «картами поляков», а Лукашенко патологически не переносит попыток общаться с белорусским населением через свою голову.
«Многие поднимают польский вопрос: “Поляки, притеснение…” Еще раз хочу повторить руководству Польши: да, у нас немало проживает поляков (порядка 300 тысяч – прим. ВЗГЛЯД). Но это наши поляки. Их родина – Беларусь. Они здесь жили, их дети живут и будут жить. Кто хочет выехать – мы никого не держали и держать не собираемся. Но те, кто живет у нас, граждане Беларуси, это наши поляки», – гремел президент.
Действительно, «польский вопрос» в таком виде он поднимал неоднократно. Но теперь и повод был особый (в конце марта на главу Союза поляков Белоруссии Анжелику Борис завели уголовное дело), и выводы из него неожиданные:
«Мы никогда не вспоминали об оккупации Польшей значительной части белорусской территории в 20-30-е годы прошлого века. Но, видимо, пришло время вернуться к этой теме и детально исследовать ее с привлечением историков и политологов, что уже, кстати, мы начали делать».
Как говорится, давно пора было.
Надо понимать, что вопросы давней истории (то есть той, в которой он не принимал личного участия) Лукашенко в своих многословных речах затрагивает крайне редко (в отличие, например, от Владимира Путина). То ли не интересуется, то ли помнит про казус, когда в начале своей политической карьеры положительно отозвался о Гитлере, после чего долго пришлось объясняться: мол, не так поняли.
Меж тем советско-польская война 1919-1921 годов – ключевое событие в контексте исторических претензий Москвы и Варшавы друг другу. Именно тогда Польша оформилась как и страна, где русофобия является государственной идеологией.
Произошло это, разумеется, не случайно: не пережив третьего раздела, бывшая Речь Посполитая стала «хромой ногой» Российской империи – местом, где перманентно опасались бунта. Несмотря на это, перед Первой мировой войной Петербургу удалось добиться лояльности поляков за счет хитрого пропагандистского конструкта.
Польский национализм был тогда на подъеме, но императорская власть направила его против общих врагов – немцев. Одновременно полякам пообещали воссоединение в рамках одной страны – Российской империи. Это показалось польским элитам решением половины проблем, а вторую половину (достижение независимости) решено было отложить до лучших времен. Так территории, где в первую очередь можно было ждать удара в спину, стали надежной опорой русской империи.
К сожалению, ближе к концу войны успешная дипломатическая игра императорской власти была компенсирована бездарной дипломатией большевиков. Вскоре после октябрьского переворота правительство Ленина признало Польшу, одновременно аннулировав все соглашения царского периода о ее разделах. Это неимоверно усилило «русофобскую партию» с Юзефом Пилсудским во главе, и вскоре после этого Москва получила второй фронт войны вдобавок к уже ведущейся гражданской.
Отношение уже независимой Варшавы к «белым» и «красным» было амбивалентным. Большевиков там ненавидели, но победы «белых» над ними не желали, резонно полагая, что договориться с генералом Деникиным, сторонником единой и неделимой России, будет сложнее, чем с коммунистами. Как следствие, дипломатия и военная тактика поляков были построены так, чтобы стороны российской Гражданской войны максимально измотали друг друга.
К тому моменту к востоку от Варшавы сложился вакуум власти – побежденные немцы уходили, оставляемые их армией земли становились легкой добычей. Большевики смотрели на них как на территории нового государства рабочих и крестьян, поляки как на исторический шанс «вернуть свое», то есть все то, что когда-то входило в границы Речи Посполитой.
На первом этапе советско-польской войны удача способствовала полякам, на втором – Советам, и все могло бы разрешиться для них более-менее удачно, но Ленин, что называется, «передумал». Буквально вчера подаренную Польше независимость решено было ликвидировать за счет ее осовечивания, приблизив тем самым мировую революцию.
Поэтому предложение Великобритании об установлении польской государственной границы по так называемой линии Керзона было коммунистами отвергнуто. Им хотелось, чтобы вся Польша стала «красной», но в августе 1920 года Красная армия была разбита под Варшавой, беспорядочно бежала – и госграницу пришлось проводить не рядом с Гродно, а возле Минска. Прочие условия мира сделали его одним из самых в российской истории.
Или, как выясняется теперь, в белорусской истории.
Подписанный в Риге делегациями РСФСР, УССР и Польши мирный договор потянул за собой многие кровавые события, начиная от уничтожения пленных красноармейцев в польских концлагерях и заканчивая «возвращением награбленного» в 1939 году через пакт Молотова – Риббентропа.
Таким образом, претензии Лукашенко к Польше «по делу». Но надо понимать, что никакой Белоруссии тогда не существовало. Ленин административно отделил ее от России уже после начала войны с поляками, а сама Польша воевала не с Белоруссией, а именно с Россией. Если бы войскам Пилсудского повезло дойти до Подмосковья, забрали бы и Подмосковье.
Польская оккупация обернулась террором против местного населения, которое стали «перевоспитывать» в жесткой антироссийской и антисоветской догматике. И это именно наша трагедия и наш «кровавый счет» к Варшаве, а не оккупация Белоруссии, как пытаются теперь представить это в Минске.
После стольких лет фактического нейтралитета в исторических спорах (объясняемого, несмотря на все конфликты с Варшавой, интересами все того же белорусского народного хозяйства), Лукашенко все же решил в них включиться. Это похвально – чего-то такого естественно ждать от союзников, но включение происходит в государственной парадигме Белоруссии. То есть преступление против России становится преступлением против Белоруссии.
И ближайшая аналогия здесь – советский голод 1930-х годов: трагедия многих народов, включая русский, вдруг превратилась в геноцид украинского.
Когда Варшава, имея в виду дело Анжелики Борис и некоторых других активистов Союза поляков, обвиняет Лукашенко в преследовании поляков по этническому принципу (страшное обвинение по меркам XXI века), это, разумеется, чушь. Такие преследования имеют политическую мотивацию, но в разрезе этносов Лукашенко убежденный интернационалист, тут двух мнений быть не может.
Однако исторический фронт против Польши он открывает с позиций национализма – не этнического, но государственнического. Понять его легко: в конце концов, он президент Белоруссии, а по нашу сторону границы «рыцарем русского мира» его считают только безнадежные романтики.
Тем не менее показательно, что окончательное оформление общего врага в лице Варшавы (самой антибелорусской, но и самой антироссийской столицы ЕС) стало для Минска поводом для очередного обособления от России.
Источник: