Новости 24В советские годы лагерь Саласпилс считался одним из главных символов преступлений нацизма. Благодаря песне «Поющих гитар» его часто называют «детским» лагерем, где детям была уготована особая роль – из них выкачивали кровь для раненых гитлеровцев. Но пропаганда современной Латвии смотрит на историю Саласпилса иначе.
Ровно 75 лет назад в концлагере Саласпилс была проведена акция устрашения – за день расстреляли 300 узников. Одним из расстрелянных был пожилой инженер-строитель Карл Фелдманис. Он входил в состав действовавшей в Саласпилсе подпольной организации, в которой также участвовали латыш Валдемар Мелтис, русский Константин Стрельчик, эстонец Рихард Веске и другие.
«Эти люди не знали страха. Когда заключенные работали на каменоломне, оттуда таинственно исчезала взрывчатка. Тайком ее проносили затем в лагерь и прятали. Членам организации удалось изготовить самодельные ручные гранаты, сделать копию ключа от комнаты, где хранилось оружие и боеприпасы эсэсовцев, достать фальшивые паспорта, что было очень важно на случай побега. Антифашисты готовили восстание, которое хотели приурочить к подходу частей Советской Армии. Но случилась беда…» – писала в 1959 году газета «Советская Латвия».
Фелдманис имел доступ к кабинету представителя лагерной администрации Магнуса Качеровского, где стоял радиоприемник. Когда Качеровский уходил по делам, заключенный тайком слушал Москву – после чего по лагерю начинали шептаться о том, что дела гитлеровцев идут далеко не так блестяще, как они о том рассказывают. Но однажды Качеровский застал Фелдманиса у радиоприемника и доложил коменданту. Через неделю его и еще 99 заключенных отправили в Ригу. А потом в лагерь поступила окровавленная одежда.
«Это означало, что они расстреляны. Одежду надлежало выстирать, аккуратно залатать дыры, пробитые пулями, и выдать вновь прибывшим. Вероятно, организацию провалил провокатор, подосланный гестапо», – пишет «Советская Латвия».
«Детям, привезенным в Саласпилс, повезло»
Недавно в Риге вышла книга историков Карлиса Кангериса, Улдиса Нейбургса и Рудите Виксне «За этими воротами стонет земля. Саласпилсский лагерь: 1941–1944». Ее распространяют по школам, вузам и госучреждениям, торжественно вручают гостям города Саласпилса и иностранным делегациям. Авторы заявляют, что книга очень нужна, ведь «о Латвии и событиях в лагере Саласпилс распространяется разная ложь». С ними согласен спикер Сейма Инар Мурниеце; «Книга стирает растиражированные пропагандистские мифы о латвийском государстве».
Но какие именно? Например, авторы считают, что в советское время данные о погибших сильно преувеличили. По их мнению, были убиты не 100 тысяч, а две–три тысячи человек. А всего через лагерь прошли примерно 22 тысячи человек, из которых половина – политзаключенные, а остальные транзитные – люди из России и Белоруссии, которых отправляли на работу в Германию.
Латышские историки также отрицают заявления советского руководства о том, что в лагере погибли семь тысяч детей. «Мы знаем, что в общей сложности в лагере находилось три тысячи детей, которых привезли туда ненадолго», – заявил Нейбургс. В самой книге сказано: «По сравнению с детьми в лагерях на Украине детям, привезенным в Саласпилс, повезло, поскольку их потом разместили в приютах или передали семьям».
Эти выводы Кангерис, Нейбургс и Виксне делают, полагаясь на воспоминания лагерного персонала: помощника старосты Непартса, фельдшера Шалковица и надзирателя Риекстиньша. А главный вывод таков: неправильно называть заведение в Саласпилсе лагерем смерти или концлагерем. «Советская власть занималась пропагандой нацистских преступлений, чтобы скрыть преступления сталинизма и дискредитировать латышских эмигрантов», – резюмируют латышские историки.
«Нет трупа – нет и преступления»
В феврале этого года экспозиция Саласспилского мемориала открылась после реконструкции. Новую выставку готовили все тот же Нейбургс и еще один историк – Зигмарс Гайлис. Ознакомившись с ней, известный в русскоязычных кругах Латвии историк-энтузиаст Влад Богов сделал следующий вывод: «В первую очередь эта экспозиция должна подчеркнуть, что нацистский режим был намного лучше советского».
На Богова буквально обрушился рижский «Музей оккупации», сотрудником которого является Нейбургс. В частности, было заявлено: «Наибольшее смятение вызвал отказ от сочиненных в советское время мифов о Саласпилсе, однобокости, а также раздутого в десятки и сотни раз количества заключенных и жертв».
В то же время оппоненты латышских историков вынуждены признать, что полноценных научных исследований по Саласпилсскому лагерю смерти не проводилось уже давно. Это тем более удивительно, ведь в советские годы данное место считалось одним из главных символов преступлений нацизма. Ситуацию осложняет тот факт, что точное количество жертв действительно неизвестно.
Историк Игорь Гусев много лет подряд организует на Гарнизонном кладбище субботник в преддверии Международного дня освобождения узников нацистских лагерей (11 апреля). Газете ВЗГЛЯД он заявил: «Беда с лагерем в Саласпилсе в том, что изначально там был мемориал, но не имелось «официальных» могил. В советское время места массовых захоронений узников не были отмечены. Сегодня могилы приходится восстанавливать – в том числе и для того, чтобы доказать реальность нацистских зверств. Классика детективного жанра: нет трупа – нет и преступления. Нацисты специально старались уничтожить, скрыть могилы узников, чтобы не оставлять следов своих злодеяний».
В прошлом году латвийский краевед Александр Ржавин нашел в Огрском крае захоронение, где покоятся останки малолетних узников Саласпилса. По его словам, пока нацисты побеждали, они не боялись возмездия и не видели необходимости специально скрывать следы своих преступлений. «Чего беспокоиться-то, где искать могилы в лесу? А вот в конце войны засуетились и предпринимали всяческие усилия, чтобы стереть масштабы своих злодеяний», – говорит краевед.
При этом он не отрицает, что в советское время количество жертв действительно могло быть завышено:
«От двух до 53 тысяч человек. Это, как мне кажется, и называется приблизительной оценкой числа жертв Саласпилсского лагеря. А как вы хотели? Точнее? Сейчас, по прошествии стольких лет? Архивы сгорели вместе с лагерем, не все могилы были обнаружены, многие тела были сожжены и раздроблены – и так далее».
По мнению Александра Ржавина, вероятность более точного определения числа погибших с каждым годом уменьшается. «К сожалению, в советское время, когда еще оставались живыми многие свидетели, почему-то не был создан мартиролог хотя бы по гражданам СССР, замученным в Саласпилсе. Неужели никого не смущало при посещении мемориала, что там не было обозначено ни одной могилы узников – ни рядом с гражданским лагерем, ни возле лагеря военнопленных? Печально, но советская власть открыла величественные памятники, говорила о десятках тысяч погибших, но не удосужилась обозначить их могилы и собрать их имена», – сокрушается Ржавин.
Теперь все эти упущения советского времени позволяют латвийской власти занижать масштабы преступлений нацистов, а через это и масштабы преступлений их латышских пособников.
«У меня выкачивали кровь для фашистских солдат»
О том, что в Саласпилсе действительно происходили массовые убийства, свидетельствуют те, кому посчастливилось выйти из лагеря живыми. «В конце 1941 года началась акция, состоявшая в убийстве евреев. Ежедневно в огромный Саласпилский концентрационный лагерь прибывали по два–три эшелона с гражданскими евреями из Франции, Бельгии, Германии и других стран. Привезенных выводили из битком набитых товарных вагонов и тут же убивали. Мужчин, женщин, детей, старух, всех подряд. Сначала совсем открыто, без всяких околичностей. Убивали прямо на дорогах. Убивали вдоль полотна железной дороги, на глазах пассажиров замедлявших ход поездов. Однажды это пришлось мне увидеть своими глазами», – вспоминает бывший военнопленный Борис Соколов, написавший о пережитом книгу.
Еще один непосредственный свидетель тех событий – профессор Даугавпилсского университета Людмила Тимощенко, преподававшая в свое время педагогику, в том числе корреспонденту газеты ВЗГЛЯД. Концлагерь она прошла еще ребенком.
Из-за состояния здоровья Людмила Николаевна с прессой не общается, но ранее написала и издала на собственные средства потрясающую по искренности и трагизму книгу «Дети и война». Теперь это библиографическая редкость. Профессор собирала материал около десяти лет – искала других выживших узников, чтобы задокументировать их свидетельства. Чтение получилось не для слабонервных.
Вот, например, рассказ Анны Красовской: «В свои неполные восемь лет я испытала на себе или увидела все муки ада. На всю жизнь я запомнила, как на моих глазах маленькому мальчику (лет трех) штыком прокололи живот, а потом застрелили его мать. Фашисты с большими овчарками гнали нас в баню. Облив почти холодной водой, гнали обратно в барак. Вся одежда была выброшена на улицу в кучу, и пока найдешь свое тряпье, можно было замерзнуть. Я видела в лагере, как расстреливали, вешали людей. Трупы висели долгое время. Нас морили голодом. Вши ползали везде».
Родившийся за колючей проволокой Саласпилса Янис Курситис поведал следующее: «В Саласпилсском концлагере погиб старший брат Тэдис Бирзгалис-Курситис, 1939 года рождения, который сразу после прибытия был отобран от родителей и заключен в детский барак, где у детей-узников брали кровь для раненых немецких солдат». О подобных фактах рассказала и Галина Брадинская, попавшая в Саласпилс восьмилетней: «У меня брали три раза кровь, я потеряла частично зрение и стала пожизненным инвалидом».
Людмила Левченко попала в лагерь, когда ей было восемь лет. «После карантина меня и еще несколько человек отобрали и поместили в лазарет, где я подверглась так называемому лечению: у меня выкачивали кровь для фашистских солдат. Рядом со мной лежала женщина, и она тихонько уговаривала меня не плакать, иначе меня умертвят совсем. Сколько раз у меня брали кровь, я не помню, так как мучительно хотелось спать», – вспоминает она.
Вышеупомянутые историки Кангерис, Нейбургс и Виксне решительно отрицают, что в Саласпилсе брали кровь для немецких госпиталей.
Виталий Леонов, которого пригнали из Псковской области вместе с семьей, после «сортировки» попал в один барак с двоюродным братом, а родные брат и сестра – в другой. «Встреч не было. Друг о друге ничего не знали. Но однажды из окна барака я увидел, как на носилках несли моего братика, уже мертвого. Я через несколько месяцев попал в Икшкиле (населенный пункт в центральной части Латвии – прим. ВЗГЛЯД) на хутор Бреки, где стал пастухом. В 1944-м меня разыскала мать».
О саласпилсской «сортировке» вспоминает и уроженка Белоруссии Мария Липская: «Молодых красивых девушек отбирали и отправляли для работы в Германию, детей в возрасте 10–13 лет забирали жители Латвии, а самых маленьких детей отнимали у матерей и отправляли в отдельный барак, эти дети были обречены на смерть. У моей сестры Ядвиги тоже отняли сына, ему было два годика, и он, конечно, погиб. А сестру отправили в концлагерь города Люблина. Младшую сестру забрал хозяин из Бабите (поселок под Ригой – прим. ВЗГЛЯД) в пастушки, а я осталась в лагере».
«Мне было 11 лет, и я хорошо помню первые дни в лагере. Особенно карантин, когда после ледяного душа нас всех – детей, женщин и мужчин – раздетыми провели по морозу через всю территорию и оставили голыми на несколько дней в бараке. Однажды вечером мою маму – здоровую 36-летнюю женщину – неожиданно забрали в лагерную больницу, а вернулась она оттуда уже инвалидом», – вспоминает еще одна уроженка Белоруссии Эльвира Иляхина.
Подобных свидетельств много. Людмила Тимощенко резюмирует: «Возможно, память детства исказила некоторые факты. Возможно, кое-что покажется недостоверным. Но это свидетельство о войне. Такой, какой она осталась в памяти детей».
Источник: Взгляд